Перевод - Katrin

"... Я всё это уже видела. Я видела деревья. Листья ив, танцующие на ветру. Человека, которого убил лучший друг. И жизнь, которая закончилась до того как её прожили. Я видела кем я была и знаю, кем я буду. Я всё это уже видела. А больше и смотреть-то не на что..."  (Bjork)

Заросший сорняком сад, замкнутое пространство, ограниченное почти прямыми линиями, словно то были воздвигнутые человеком барьеры, песчаный склон, поросший пучками травы, ещё один склон, поросший чахлыми деревьями, а дальше - дорога. Моника шла по склону, словно по саду. Лопухи цеплялись за её брюки. Всё заросло чертополохом, какой-то влажной, колючей зеленью, низким, стелющимся кустарником с крошечными жёлтыми цветочками. Рядом с зелёной травой - прошлогодняя, мёртвая, какие-то высохшие стручки и шелуха, хрусткие колючие шарики, прилипавшие к одежде. За дюнами был океан. Через минуту она его увидит. Моника медленно шла, слегка задыхаясь после подъёма, аккуратно ступая - след в след - по проложенным на песке следам, - проложенным, должно быть, ребёнком несколько дней тому назад. Добравшись до гребня дюны, она случайно обернулась и на расстоянии нескольких сотен ярдов вроде бы различила какую-то фигуру на дороге. Моника поспешно отвела взгляд и заскользила вниз, к пляжу. Стоял май, было очень прохладно, и влажный ветер отбрасывал волосы с её лица. Она глубоко засунула руки в карманы своего блейзера. И пошла вдоль океана, чуть увязая в песке, туфли её уже намокли. Она подумала: "Здесь никто не наблюдает за мной". Монике пришлось ускорить шаг из-за нещадного ветра, который дул не переставая, он словно подстёгивал её, подталкивал вперёд. В утрамбованном песке попадались холмики, небольшие горки, образованные камушками, ракушками и морской травой, которая казалась живой, недоброй, как змеи. Столько ракушек, столько шарообразных жилищ, обитатели которых давным-давно сгнили... Под её ногами что-то тихонько вздыхало, лопалось, испуская дух с лёгким треском. Как если бы под поверхностью песка было что-то живое, боровшееся за каждый вздох. Моника задумчиво уставилась на песок. Океан так грохотал, что скоро она забыла обо всём остальном. Сильный влажный ветер образовывал в воздухе завихрения, словно в нём сталкивались злые противоборствующие потоки, - её тёмные волосы летели назад, в сторону суши, правая щека почти омертвела от ветра и морских брызг. Широкий, однообразный каменистый пляж был пуст. Моника приостановилась, посмотрела вдоль пляжа в одну сторону, в другую, слегка морщась от брызг, и увидела лишь два-три каких-то обломка, выброшенных морем. Она была одна... Моника подошла к воде, так что пена стала накатывать ей на туфли - сначала она сжалась от холода, а потом перестала его чувствовать, ей даже стало тепло. Омертвела. Было очень хорошо. Потоки воздуха крутились и свистели вокруг неё. В небе летали чайки и вдруг устремлялись к воде - одна из них отчаянно замахала крыльями, словно сражаясь с волной, потом оторвалась от воды и, держа что-то в клюве, взмыла в небо. Стремительные, ловкие, умелые движения, громкие крики, слепящий свет. Моника почувствовала , как в ней шевельнулось радостное возбуждение. Она сама не знала почему. Она пошла быстрее. Этот мир на краю земли, здесь, на обрывистом краю континента, был таким шумным, в нём царила такая сумятица, и, однако же, он был такой немудрящий, что женщине показалось - она может спокойно слиться с ним, так же умело, красиво, без остатка. Она и сама не понимала, что, собственно, имела в виду - считала ли она, что вся её жизнь была устремлена к такому концу, все оставшиеся позади следы, десятилетия следов вели сюда ? На песке перед ней возникла какая-то смутная тень, не вполне определённая, так как солнце было частично закрыто облаками. Она быстро передвигалась, однако у неё были нечёткие, размытые контуры чего-то наполовину вымышленного, наполомину реально различимого. Голова гудела от грохота прибоя и криков птиц. Уродливая, остроносая птица пролетела совсем рядом, чуть не задев её. Птица опустилась на закачавшуюся под её тяжестью ветку; теперь их стало двое на этом пространстве, и птица стала наблюдать за Моникой. Женщина и птица смотрели друг на друга с любопытством, без страха. По телу прошла дрожь. Моника почувствовала себя исхлёстанной ветром, незащищённой, но такой живой. Её влажные волосы свисали неровными прядями. Какое-то время она стояла, вслушиваясь в разноголосые шумы вокруг - нестройные, не подчинённые единому ритму. А чайка по-прежнему наблюдала за ней. Всё было неподвижно, кроме ветра и волн. А внутри стояла поразительная тишина, нечеловеческая, успокаивающая. В глубине души зрело новое убеждение: никто не сможет ей помешать...

Каждое утро солнце вставало с востока, вставало медленно и, медленно двигаясь вверх, каждое утро преображало небо. Прежде Моника никогда не замечала хода солнца по небу. Теперь же она это видела, иной раз следила за ним как зачарованная. Порой начинало казаться, что она помогает таинственному ходу светила, как бы сливается с ним. Она чувствовала в себе бесстрасстную общность с небом и солнцем, с этой холодной частью мира, с элементами, существующими сами по себе. В них не было ничего от человека. Собственно, смотреть-то было не на что, кроме как на рваные, бесформенные облака и переменчивые волны, никаких красок - лишь всевозможные тона серого, и, однако же, это приводило её в восхищение; тело её, казалось, двигалось в такт неровному, непредсказуемому движению облаков, оно как бы тихо распахивалось на встречу небу, сливаясь с ним. В тот далёкий день Джон раскинул на ковре у камина карту Соединённых Штатов и спросил, чего ей хочется : где бы она хотела жить, как бы она хотела жить ? И после недолгих раздумий она указала на побережье штата Мэйн. Она никогда там не бывала и ей хочется там пожить...

Дом был огромный, с тремя каминами. Доски, из которых он был сколочен, и черепица были одинакового размытого серого цвета, а ставни - чуть темнее, - не слишком красивый дом, но крепкий и изолированный, отделённый от просёлочной дороги песчаной пустошью. Внутри было очень уютно. Плотные ткани, кресла с деревянными подлокотниками, низкие столы и шкафчики и какие-то непонятные предметы, возможно, для чего-то предназначенные, а, возможно, служащие лишь украшением. Кресла и диваны в гостиной были расставлены таким образом, чтобы люди, сев в кружок, могли беседовать одновременно несколькими группами, чтобы здесь можно было устраивать шумные, оживлённые вечера. Монике нравились комнаты наверху - в одной из них пол был голый, недоциклёванный и в беспорядке громоздилась всякая мебель, коробки, ящики, связки старых, покрытых плесенью книг, даже лежала давняя пропылённая растопка; ковры были скатаны и перевязаны верёвкой; немыслимые сундуки и шкафы заполнены всяким старьём, детскими игрушками и обувью. Иногда Моника садилась там на один из старых засаленных диванов и листала книги или старые журналы, рылась в каком-нибудь ящике, словно что-то искала... Иной раз она глядела в окно - без цели, и время бежало быстро; она чувствовала, как ветер сотрясает дом, как холодный ток воздуха проникает сквозь стены, - её сознание как бы растворялось в этих потоках воздуха, сталкивающихся в высоте, и в потоках дождя, который шёл каждый день, - она переставала быть женщиной, даже переставала быть человеком...

Погода менялась очень медленно, вяло. Здесь по-прежнему было холодно, каждое утро шёл дождь, а иной раз целый день. Но Монике нравилась саднящая монотонность ветра, звук дождя, барабанящего по окнам, неприветливый океан. Когда дни потеплели и ветер заметно поутих, она стала гулять вдоль берега, но лето вызывало у неё чуть ли не раздражение - обычное доброе время года, предсказуемое. А Монике казалось, что лето начинает медленно заполнять влажным жаром вселенную, постепенно накаляясь до предела, однако не в силах разрядиться, и что от этого она сойдёт с ума... "Да, я смогу забыть. Да, я буду счастлива..." - твердила она себе. Но почему-то это было так трудно. Невыносимая боль сковывала душу и сердце, когда во сне он склонялся над ней и, целуя, повторял одни и те же слова : "Наш день ещё настанет..." Она не могла не думать о нём, она не могла забыть, не могла простить себя.... Душа к душе. Всё было распахнуто, обнажено и воспринято. Сознание причиняло боль. Оно грохотало, как океан, где вздымаются волны, кричат птицы - такое нельзя себе представить, с этим нельзя совладать. Тело её было словно сплетено из тысяч натянутых, напряжённых, воспалённых нервов, открытых воздуху...

Моника поднесла кончик ножа к запястью - самый кончик... это был маленький ножик с деревянной ручкой, очень лёгкий. Ощущение было похоже на что-то еле уловимое и было совсем не больно. Она нажала и кожа поддалась, образовав маленькую складочку, маленькую ложбинку, а потом вдруг прорвалась, и появилась капля крови. Потом другая. Кровь была очень тёмная. Капли падали на пол. Голова сильно закружилась . Ощущение укола пронзило её подсознание. Это было ощущение свободы. Оседая на пол, она почувствовала, как её подхватили чьи-то сильные руки, а потом ощутила тепло смотрящих на неё, почти родных голубых глаз....

Эпилог

Я постоянно вижу ее улыбку. Ее улыбка собирает лучики радости в шоколадных глазах, придавая лицу странно-беззащитное выражение маленькой девочки… Я произношу ее имя с осторожностью, со всей нежностью на которую я способен. Звучание ее имени ласкает мои губы, я как будто ощущаю ее прикосновение. Нежность к ней причиняет мне боль, разрывает меня на части. Я боюсь этого, боюсь что никогда уже не смогу раствориться в ней без остатка и потерять себя, хотя понимаю, что опасения эти напрасны, мы давно уже растворились друг в друге. Именно поэтому я не тоскую по ней, нельзя же тосковать по самому себе, но зато можно ощущать острую боль, когда теряешь частицу себя, именно эту боль я постоянно ощущаю.

Тишина. Неощутимая шелковая тишина окутывает меня с ног до головы. Лишь иногда слышны звуки ударяющихся о берег волн. Я люблю море. Люблю его тихим и спокойным, люблю громыхающим и бушующим. Всю силу и независимость этой стихии понимаешь лишь сидя в одиночестве. И вправду, море живет какой-то своей особой жизнью. Жизнью, неподвластной людским прихотям и переживаниям. Я люблю море при свете звезд. Она верила, что люди, охраняемые одной звездой, крепко связаны друг с другом, созданы друг для друга. И, что когда они встретятся - звезда засияет ярче всего. Но этого не произойдёт уже никогда. Моя звезда упала... Что ж, ещё одно разочарование. Ни первое и не последнее в моей странной жизни ...